«Всем Иран»: чему нас может научить опыт жизни в стране-изгое

2 недель(и) назад 6

В издательстве «Индивидуум» вышла книга Никиты Смагина «Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями» — электронную версию уже можно эксклюзивно читать в Яндекс Книгах. Востоковед, бывший корреспондент ТАСС в Иране описывает свой опыт жизни в этой стране и объясняет, почему, несмотря на некоторые знакомые обстоятельства, ближе к нам Иран не становится. Автор Telegram-канала «Рембодлер» Дмитрий Горшенин — о неожиданных открытиях из иранской жизни.

В России всерьез заинтересовались Ираном в 2022 году. В медиа начали выходить статьи об особом иранском пути, средний и крупный бизнес принялся изучать аналитические записки, за считаные дни все вокруг вдруг стали отличать суннитов от шиитов. Интерес этот был сугубо утилитарный: корпорациям нужно было понять, как под санкциями могут работать финансовая инфраструктура, логистика, торговля, а бизнес искал в аналитических записках best practices, чтобы понять, как дальше жить.

Название книги Никиты Смагина «Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями» дает повод подумать, что под обложкой тоже собраны лучшие практики, только для физических лиц; непростой опыт чужой страны, который можно успешно адаптировать и вынести полезные уроки. Смагин — востоковед и бывший корреспондент ТАСС в Иране — действительно подробно, увлекательно и, что еще более ценно, с любовью (той ее версией, которая возникает, когда хорошо разбираешься в предмете) рассказывает о жизни в Иране. Но стоит сразу оговориться, что этот опыт не призван ничему научить, и примерить его на себя тоже не получится.

Вместо практических рекомендаций и советов в конце книги — словарь матерных слов на персидском.

Образ Ирана, почерпнутый из новостей и поп-культуры, уверенно вписывается в черно-белую картину мира, занимая место в самой мрачной ее части. Что можно сказать об Иране, опираясь на массив публичной информации? Это страна-изгой, жестокая исламская теократия. На праздниках там сжигают флаги США и Израиля (под крики «Смерть Америке!» и «Смерть Израилю!» соответственно), девушки могут попасть в тюрьму за неправильно надетый хиджаб, а людей, вышедших на митинг в их поддержку, — расстрелять.

Смагин не пытается опровергнуть эту точку зрения, но добавляет много новой информации, делая картину более сложной. Например, в Иране успешно работают демократические институты. Верховный лидер (рахбар) назначается пожизненно, но президента — второго по важности человека в стране — выбирают в ходе конкурентных выборов, итог которых непредсказуем, а результат напрямую влияет на жизнь иранцев. В доброй половине случаев президентом становится представитель реформистского крыла, который пытается наладить отношения с Западом, и каждый раз у него ничего не получается.

Иран — это теократия, соединенная с левой идеологией, социальное государство, заботящееся об угнетенных. У граждан широкая медицинская страховка, школьное образование полностью бесплатное, высшее — бесплатное наполовину. Больше половины учащихся в вузах — девушки. Уровень грамотности женщин здесь выше, чем в Турции. У иранцев есть возможность купить квартиру по почти беспроцентному кредиту. Нормальное жилье средней иранской семьи — порядка 100 квадратных метров общей площади.

В стране запрещена любая религия, кроме ислама, но много неверующих. Люди жгут сине-белые флаги на площадях, потому что так принято, а на деле Израиль им безразличен — своих проблем хватает. Запрещены однополые отношения, но разрешен транспереход — по количеству соответствующих операций страна занимает второе место в мире после Таиланда. В медиа царит цензура, но иранский кинематограф высоко котируется на мировых фестивалях и премиях, включая Канны и «Оскар».

Продолжать этот ряд можно долго. Читатель то и дело оказывается в положении Такера Карлсона из ролика, где тот округляет глаза в московском «Ашане»: «Смотрите, у них тут есть „Сникерсы“». «Сникерсы» в Иране тоже, кстати, есть, только их несколько, и называются они по-разному: «Снайперы», «Доминикерсы», «Фансикерсы».

Иран — страна парадоксов, но любая страна состоит из противоречий; это не отклонение, а норма. Одна из мыслей, к которым регулярно обращается эта книга, — жизнь постоянно противоречит самой себе. Похожую идею берет на вооружение Мани Хагиги, один из иранских режиссеров, про которого рассказывает Смагин: абсурд для него — следствие самой природы вещей.

Однако сложность иранского общественного устройства не становится для автора аргументом в пользу морального релятивизма, одно не искупает другого. Есть вещи, которые в современном мире нельзя объяснить никаким особым контекстом. В Иране до сих пор существуют «убийства чести», девочек могут отдавать замуж с 13 лет, на митингах действительно можно погибнуть. В 2019 году в стране вспыхнули «бензиновые протесты». Люди вышли на улицы, рассерженные трехкратным повышением льготных цен на топливо.

Смагин приводит разговор с водителем такси. «У меня на глазах человека застрелили на моем районе! Ты должен об этом рассказать миру! — говорит он, узнав, что его собеседник журналист. — Обещаешь?» «Хорошо, обещаю», — говорит автор и обещание свое сдерживает.

Одно из главных событий в современной истории Ирана случилось осенью 2022 года. После внезапной смерти Махсы Амини, задержанной за неправильно надетый хиджаб, по всему Ирану прошли многотысячные митинги с лозунгом «Женщина, жизнь, свобода». Предыдущие протесты были связаны с конкретными запросами граждан — социальной политикой, высокой инфляцией, муниципальными или федеральными выборами. Протесты 2022-го были направлены против самой исламской идентичности страны, и откликнуться на этот запрос нынешняя власть не может. Страну явно ждут перемены. Правда, прогнозировать их никто не берется.

Какие уроки может вынести российский читатель из иранского опыта? Положа руку на сердце — никаких. Best practices из аналитических записок вряд ли сильно помогли бы российскому бизнесу: то, что работает в одном месте при определенных условиях, не сработает в другом. Географические и исторические аналогии всегда неточны, и, делая выводы на их основе, легко оказаться в дураках. Самое близкое и понятное, что может разделить житель Ирана с жителем России за последние пару лет, — это экзистенциальное ощущение, которое можно выразить персидским словом «кос». Ищите его в приложении к книге.